Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман

– Они кричали, что не расстреляют невинных, начали палить по грузовикам… – Даллес не брал в руки оружие, но только его спокойствие позволило довести акцию до конца:

– Придурка вовремя оттащили прочь, – зло подумал глава ЦРУ, – хотя лучше было бы ему сейчас валяться рядом с телами обезьян… – вместо трех казненных на лужайке лежало десятка два трупов:

– Негры и бельгийцы будут молчать, – успокоил себя Даллес, – и месье барон тоже заткнется, или мы его заткнем… – официальное сообщение о трагической гибели Лумумбы подготовили в Леопольдвиле в начале января. Согласно будущему объявлению по радио и в газетах, бежав из тюремного лагеря, премьер-министр нарвался на шальных бандитов.

Чтобы перебить запах крови, Даллес раскурил трубку:

– Которые его и пристрелили. Печально, но такое случается. В стране, в конце концов, полыхает гражданская война… – жертвой бандитов мог стать и барон де ла Марк. Даллесу почти хотелось отвести проклятого мальчишку в рощу и лично вышибить ему мозги:

– Но ничего не получится, – понял он, – во-первых, барон здесь с кузеном, дотошным, как все японцы. Джо будет землю носом рыть, но докопается до правды, после чего придется избавиться и от графа Дате… – Даллес вздохнул:

– Не получится. Здесь его кузина, доктор Кардозо, не говоря о его лондонской и американской родне… – он помнил холодный взгляд миссис Анны, острые, зеленого льда, глаза ее дочери:

– Они не поверят сказкам, – подумал Даллес, – они слишком долго провели в нашем бизнесе… – он предполагал, что женщины не побоятся пойти к прессе или подать иск на правительство США:

– Один раз они так почти поступили, спасая Ягненка. Они его спасали и спасли, и сейчас они ни перед чем не остановятся… – скандал со смертью Лумумбы никому нужен не был. За стеклами форда виднелись темные очертания сгорбившейся фигуры:

– И в первую очередь нам, но мы сделаем так, что барон забудет, как его звали, не то, что случившееся здесь…

Де ла Марк сидел в машине, разумеется, без оружия и под надежной охраной:

– Затягивать нельзя, с него станется напасть на лояльных негров, чтобы завладеть пистолетом. Ребята его пристрелят, но это только осложнит дело… – костер рванулся вверх, Даллес поморщился от запаха горящей плоти:

– Нацисты так делали в Польше, с началом наступления красных, – вспомнил он, – в лагерях уничтожения вскрывали рвы, жгли останки убитых евреев, бросали в печи архивы… – все бумажки в лагерях печатались в нескольких экземплярах:

– Благодаря педантичности немцев на Принц-Альбрехтштрассе все сохранилось, – Даллес погрыз трубку, – но об этой акции на бумаге ничего не сказано. Да и что говорить, на премьера напали случайные бандиты…

Мертвый Лумумба висел на веревках, склонив разбитую пулями, изуродованную голову:

– Его можно опознать, – Даллес взглянул на часы, – то есть пока еще можно. Бельгийцы правы, мы должны избавиться от его тела, нам не нужны мавзолеи и паломничества… – над ухом прошелестел голос бельгийского капитана:

– Прикажете их отправить в костер… – он повел рукой, – с другими мятежниками… – языки пламени рвались к усеянному крупными звездами небу. Даллесу стало жарко, он расстегнул пиджак:

– Нет, не прикажу. Достаньте из багажника форда пилу и топор. Рядом стоит канистра, принесите все необходимое сюда… – в канистру налили серную кислоту:

– И приведите мне де ла Марка, – распорядился Даллес.

Горячая вода хлестала в облупившуюся ванную. В комнатке стоял белый, густой пар. Покрасневшая, обваренная рука пошарила по полу, зазвенела бутылка. Запахло спиртным, янтарная жидкость потекла в воду, горлышко застучало о зубы.

Согнувшись, обхватив рукой колени, Виллем глотал виски. Струйка текла по небритому подбородку, падала на болезненную язву от ожога, рядом с синеватой буквой «В». Он не знал, случайно или намеренно обжегся:

– Нет, я нарочно плеснул себе на руку кислотой, чтобы не было так больно… – боль никуда не ушла. Затылком он чувствовал холод ствола вальтера:

– Мне никто не поверит… – слезы смешивались с виски, – меня никто не станет слушать… – Даллес спокойно сказал:

– Завтра здешнее военное начальство ожидает вашего рапорта об увольнении из армии. Если вы пойдете к газетчикам, им объяснят, что вас списали вчистую из-за психического заболевания. Нужные заключения мы организуем, можете не сомневаться… – он кивнул на тела казненных: «Приступайте». Виллем замотал головой:

– Я не сделаю такого, вы не заставите меня… – в лицо ему уперся офицерский вальтер:

– Это не ваш пистолет… – Даллес не отводил от него взгляда, – оружие заряжено. Я вышибу вам мозги. Вашей родне сообщат, что вы погибли от рук шальной банды. Тело ваше не нашли… – он повел рукой, – вокруг глухие места. Бандиты могли зарыть труп или вы стали добычей диких зверей… – Виллем не хотел смотреть на тело Лумумбы:

– Я его не убивал, но никакой разницы нет. Я покрываю злодеяния других, я грешник, как и они… – ярко светили фары машин, от костра несло тяжелым запахом сожженной плоти. Среди обгоревших дров виднелись беловатые кости:

– По ним проедутся грузовиками, – сообщил Даллес, – на поляне не останется ни одного следа случившегося… – он указал на валявшиеся на тропе пилу и топор:

– Здесь тоже не останется следа… – Виллем жадно допил виски:

– Я не отказался. Я встал на колени, я умолял не заставлять меня творить зло, но я не отказался… – зазвенело стекло, к горлу подступила тошнота. Отбросив разбитую бутылку на пол, он нагнулся. Его вырвало прямо в воду.

Натужно кашляя, Виллем бормотал:

– Не отказался, не отказался… – если бы он мог, он стянул бы с себя кожу, вывернулся наизнанку, чтобы избавиться от кровавой каймы под ногтями, от запаха крови, от черных луж на сухой траве саванны. Даллес стоял над ним, не опуская пистолета:

– Меня тошнило, несколько раз, на трупы, то есть на останки… – его заставили разрубить тела на части:

– Головы тоже, – невозмутимо велел Даллес, – куски должны быть меньше. Еще меньше!

Топор вонзался во влажную, пропитавшуюся кровью землю, кисло пахло рвотой:

– Все молчали, – Виллем зубами сорвал пробку со второй бутылки дешевого виски, – никто не сказал ни слова. Они принесли цинковый бак из грузовика. Цинковый бак и лопату… – плечи задергались, он завыл:

– Я хуже нациста, хуже тех, кто загонял евреев дубинками в газовые камеры. Я недостоин жить, но у меня не хватит смелости покончить с собой, это великий грех… – он не мог сейчас думать о Клэр, о покойных родителях, о кузине Маргарите или дяде Эмиле:

– Я никогда не смогу подать им руки, я недостоин дышать одним воздухом с ними. Я должен навсегда уйти от мира… – куски плоти соскальзывали с лопаты в наполненный кровью бак, шипела серная кислота, его опять тошнило:

– Они вырыли ров, меня заставили все туда вылить. Вылить… – он уронил голову в колени, – это были тела людей, таких, как я. Я лишил их христианского погребения, глумился над их останками, как делали в Риме при гонениях на истинно верующих. Я бы исповедовался, но сейчас ночь, все церкви закрыты. То есть не ночь, а рассвет…

Его высадили из форда в утреннем полумраке. Испачканные кровью и землей руки опустились вниз:

– Я стоял у машины, не понимая, куда мне идти, что мне делать… – Даллес отвернул окно:

– Ваш пансион, – холодно заметил он, – и помните, что от вас ждут рапорта… – Виллем плохо соображал, что к чему:

– Мне надо помыться, но надо сначала купить виски… – выпивку ему продал заспанный парнишка, швейцар, дремавший в кресле у пустой стойки портье. Виллем боялся, что увидит в комнате кузена:

– Джо уехал, и хорошо, что так… – глотая виски, он опять заплакал, – не придется ему ничего объяснять. Но я не знаю, как мне жить дальше… – он подумал, что надо написать Клэр, на север:

– Надо расторгнуть помолку. Неважно, пусть она считает, что я трус и лжец. Я не только трус и лжец, я преступник, я ее недостоин. Узнай она, что я совершил, она бы